10/04/2017 Вернулся в США и понял

10/04/2017 «Вернулся в США и понял - хочу в Россию»
Впервые опубликовано в еженедельнике «Коммерсантъ-Огонёк»

В еженедельнике «Коммерсантъ-Огонёк» была опубликовано интервью о любви американского слависта к чужой культуре.

Ниже материалы интервью приведены полностью.

Накануне дня исторического и культурного наследия «Огонёк» встретился с Уильямом Брумфилдом, который уже полвека занимается исследованием культуры России.

Соловецкий Зосимо-Савватиевский Спасо-Преображенский монастырь на фото Уильяма Брумфилда

Светлана Сухова: Если провести инвентаризацию того, что Россия потеряла из своего архитектурного наследия, каков был бы ваш вердикт?

Уильямом Брумфилд: Много потеряли, но многое и сохранилось. В масштабах огромной страны потери не критические. Маленькие города пострадали меньше крупных - там и сегодня встречаются деревянные дома и даже улицы, которые в городах уже редкость. В отношении церквей вандализм был развит больше: если и не разрушали здание, то уничтожали внутреннее убранство храма - росписи и иконостас. Глядишь на всё это и думаешь: как такое могло случиться?

СС: И как, по-вашему?

УБ: Одна из причин того, что памятники продолжают исчезать, - расхождение в понимании того, что считать памятником: власти придерживаются на сей счёт одного мнения, искусствоведы - другого, обыватели - третьего… В Челябинске, например, сохранились кирпичные дома переселенцев второй половины XIX века, равно как интересные здания в стиле конструктивизма. Считать их памятниками или нет? При советской власти архитектурное наследие XIX века часто не считали достойным охраны… Тем важнее, если памятнику удалось уцелеть - как росписям под куполом Богоявленского собора в Ниловой пустыни. Столько лет все считали, что там ничего не сохранилось - ещё на заре советской власти в этом храме была устроена тюрьма, но бывают же чудеса!..

СС: Дома сегодня не только охраняют, но и делают из них музейные экспонаты, переносят в музеи деревянного зодчества…

УБ: При этом они теряют связь с ландшафтом, с энергетикой места, с живой историей. В каких-то городах пытаются сохранить хотя бы одну историческую улицу, как, например, это сделали в Красноярске. В Тюмени удалось многое что сохранить, но так на то он и богатый нефтеносный регион. В Иркутске, кстати, обошлись и без таких денег, но отстояли особняки прошлых веков и оригинальные дома декабристов. А вот в Енисейске были уничтожены десятки домов, построенных в XVIII веке в стиле так называемого сибирского барокко. Сейчас к 400-летнему юбилею города их восстанавливают, но это совсем другая история. Каждый город России что-то потерял за бурное XX столетие безвозвратно. Например, в Тотьме церкви более или менее сохранились, но не их интерьеры, а Казань многое потеряла в процессе реконструкции к тысячелетию города.

СС: Чего лично вам жаль больше всего?

УБ: Россия - удивительная страна: тут даже в деревнях строили не простые церкви, а по-настоящему роскошные храмы с уникальными интерьерами и внешним убранством. Архитекторами таких соборов, как правило, выступали безымянные крепостные мастера. Но уже в первые годы советской власти от богатых иконостасов этих храмов мало что осталось - растащили по дворам, а то и вовсе сожгли. А уж если фрагменты былого великолепия кое-где и отыскиваются, то, как правило, исследователями они не были изучены. Лично для меня каждая поездка в такое место - открытие, шок от осознания того, сколь высоким был уровень дореволюционного искусства России.

Столобный остров (озеро Селигер), мужской монастырь Нило-Столобенская пустынь на фото Уильяма Брумфилда

СС: Запад очарован именно этой - дореволюционной Россией?

УБ: В основном да. Я давно пытаюсь понять причины такого внимания к русской музыке, балету, литературе - в «издании» до 1917 года. Мне кажется, что объяснение этому такое: люди в большинстве своём предпочитают понятное, знакомое. Американские слависты в большинстве своём никогда в современной России не были, страны не знают и даже, думаю, боятся её. Погружаться в российские реалии - как и копаться в потёмках русской души, они и не скрывают, что им нужна русская культура, а не Россия.

СС: А что в ней для них ценного?

УБ: Поиск ответов на моральные вопросы, а также всевозможные психологические коллизии. Неудивительно, что и тогда, и сейчас в Штатах огромный интерес прежде всего к творчеству Достоевского .

СС: Как вы занялись фотографией?

УБ: До попадания в Беркли я догадывался, что фотографический дар у меня есть, но одно дело - самому чувствовать, и совсем иное, когда об этом говорит кто-то, кто является для вас авторитетом. Мой дар подтвердил профессор славистики в Беркли Глеб Петрович Струве. Забавно, что до того момента, пока он не увидел моих фотографий, сделанных в советской России, он не обращал на меня внимания. Но увидел, потеплел голосом и заговорил так душевно, что я стушевался.

СС: Каким он был, Струве-младший?

УБ: Как принято говорить, олимпийская фигура. Человек - энциклопедия, чьи жизненные перипетии способны затмить любой роман. Родился в Петербурге, в 1918-м оказался в добровольческой армии генерала Алексеева, потом учился в Оксфорде, жил в Праге, Берлине, Париже, преподавал в Лондоне и в 1947-м переехал в Штаты. В итоге оказался славистом в Беркли. Он был ярым ненавистником Советского Союза, закоренелым консерватором. При том что его отец, Пётр Струве, был кадетом и либералом. Сын же, видимо, с молоком матери впитал неприятие коммунизма и всю жизнь считал его страшным злом, погубившим и отчизну, и русскую культуру. Глеб Петрович жизнь положил на то, чтобы сохранить хотя бы остатки этой культуры, её литературу. Первые и самые полные на тот момент собрания сочинений Ахматовой , Гумилёва , Заболоцкого , Клюева увидели свет благодаря ему. Я тогда много общался с русскими мигрантами. Можно сказать, жил в их среде в конце 1960-х - начале 1970-х годов. Многие из них были родом из Хабаровска и Владивостока. И вот, что интересно: не уступавшие в ненависти к большевикам тому же Струве, эти люди, что называется, «после третьей» начинали хвалить Сталина. Видимо, Сталин в их глазах отомстил японцам за стыд войны 1904 года, вернул России Сахалин и прибавил Курилы. Сибиряки это оценили. Известный факт, что большинство русских мигрантов в годы Второй мировой войны поддерживали СССР. Я о первой волне миграции - постреволюционной. У второй - выходцев из советской России - уже было иное отношение к родине и её лидерам.

СС: Как вы первый раз оказались в СССР?

УБ: Это было в далёком 1970-м… Мне повезло: первый раз нас принимали по научному обмену. Профессура МГУ к нам так тепло относилась, что я чувствовал себя как дома, а вернувшись в США, понял, что хочу обратно. И через год мне удалось получить стажировку в ЛГУ.

СС: А как вы пробирались на Русский Север - в закрытую тогда «зону»?

УБ: В Кижи я первый раз попал только в 1988 году, да и то по «путёвке»: одно роскошное американское издание захотело фотосъёмку о традиционной русской культуре… И уж они сами всё устроили, договорившись с «компетентными органами», так что я отправился «в сопровождении» в Кижи и в Пушкинские Горы - своего рода, элитная экскурсия.

СС: Случалось ли сталкиваться с запретом на поездку по России?

УБ: Было и такое: хотел посетить Ростов Великий, но не дали.

СС: Ростов? Но почему?

УБ: «Большая политика»: в те годы США ограничили передвижения работников советских дипмиссий внутри Штатов, и советские «органы» ответили зеркально. Вообще, возможности для передвижения иностранцев внутри чужого государства были зафиксированы в специальном документе. В периоды охлаждения отношений стороны начинали строго придерживаться его буквы. И только во времена перестройки всё стало иначе. Помню сумки с надписью «Новое мышление» в руках советских коллег на речных круизах 1985-1986 годов. Помню по радио речи Бориса Ельцина 1990-1991 годов с рефреном «Мы победили». Но речные круизы вскоре закончились, и началась по-настоящему научная работа - в августе 1991 года я уже попал в Кирилло-Белозерский монастырь. Но самостоятельно, выстраивая маршруты и организуя передвижение, я стал ездить на север с 1995 года. На несколько лет моей «базой» стала Вологда, потом Архангельск. Впрочем, точности ради: один я никогда не был - всегда меня кто-то встречал и помогал… Что ж, у моей работы две стороны: я и художник, и учёный.

СС: А кто больше?

УБ: Обе ипостаси столь тесно связаны, что сложно разделить. Я начинал как учёный, потом меня увлекла фотография. Но чтобы проникнуть на Русский Север и работать там, нужно быть учёным - художник не пробьётся.

внутренняя роспись храма в Архангельской области на фото Уильяма Брумфилда

СС: Почему?

УБ: Нет дорог! Я, например, добирался туда по-разному: по зимнику или летом на вертолёте и уазике. Но дорога лишь половина проблемы. Вторая - распланировать маршрут, наладить контакты со специалистами, проштудировать историю и культуру края, его географию. Перед каждой поездкой веду исследовательскую работу.

СС: Любимый вопрос анкет: ваши планы на будущее…?

УБ: Сейчас я приехал в Россию, чтобы выступить с лекциями в разных городах - от Москвы до Екатеринбурга и Перми. Тема - столетие гениальной фотосъёмки Сергея Прокудина-Горского. Был такой фотограф в начале XX века, который между 1903 и 1916 годами объехал почти всю империю и сделал более 2 тысяч фотографий. Именно этот человек изобрёл процесс цветного фото, и когда он бежал от большевиков, то прихватил с собой коллекцию стеклянных негативов. После его смерти в Париже в 1944 году родственники продали коллекцию Библиотеке Конгресса США. Её удалось оцифровать и сделать доступной для широкой публики. Так уж вышло, что я повторил его путь…

СС: Вы в тренде: недавно в ГМИИ им. Пушкина была выставка «Пиранези. До и после» - картины и фотографии тех же мест столетия спустя…

УБ: Вот только я изначально не планировал «переснимать» шедевры коллекции Прокудина-Горского. Напротив, будущим летом хотелось бы вернуться в Сибирь: я подписал договор с Oxford University Press и делаю книгу о сохранении архитектурного наследия Сибири. Впрочем, книги в последнее время продаются с трудом… В Штатах ко всему, что имеет «русский след», сейчас особое отношение: выход моей предыдущей книги не сопровождали, как было до того, статьи в солидных изданиях типа New York Times. Теперь американские СМИ обо всём, что есть положительного в диалоге с Россией, предпочитают молчать. Такая вот в США сейчас ядовитая атмосфера… Но это там, за океаном, а в России судьба и время подбрасывают всё новые сюжеты для работы. Недавно побывал, например, в Ростове-на-Дону и всерьёз заинтересовался военными мемориалами. В Вязьме увидел гениальный монумент - памятник генералу Ефремову. Выяснилось, что это один из первых памятников Вучетича, ещё до волгоградской «Родины-Матери». А Ржев? Я там был прошлым летом - военное кладбище, где покоятся сотни тысяч. Меня особо впечатлил памятник жертвам холокоста. А ведь до Второй мировой Ржев был уютным, провинциальным городом, но после 1942-1943 годов, операций «Марс» и «Ржевской мясорубки», там мало что осталось…

СС: Как и от многих памятников истории и архитектуры в целом по стране…

УБ: У Станислава Говорухина есть фильм «Россия, которую мы потеряли», так вот моя работа показывает, что далеко не всё потеряно. Оставшегося вполне хватит.

Профессия - Россия

Уильям Крафт Брумфилд родился 28 июня 1944 года на юге США. Заинтересовался Россией, читая русские романы. После окончания учёбы в университете впервые посетил СССР в 1970 году для изучения архитектурной фотографии. В 1973 году получил степень доктора философии по славистике в Беркли, после чего занимал позицию ассистента профессора в Гарварде (1974-1980). Прожил в СССР и России в общей сложности около 10 лет, занимаясь исследованиями, а также путешествуя по Русскому Северу и фотографируя сохранившиеся памятники архитектуры. Коллекцию из примерно 1100 фотографий Русского Севера, сделанных в 1999-2003 годах, Брумфилд передал Библиотеке Конгресса США. Вся его коллекция насчитывает 12 500 чёрно-белых фотоснимков и более 55 тысяч цифровых файлов, большинство из которых цветные. В 2000 году Брумфилду была присвоена Стипендия Гуггенхайма в области гуманитарных наук. В настоящее время - профессор славистики Университета Тулейна в Новом Орлеане, доктор славянских языков (специальность «Литература и история России XIX века»). В 2002 году избран членом Российской академии архитектуры и строительных наук, в 2006-м - почётным членом Российской академии художеств. В 2014 году стал лауреатом премии им. академика Д.С. Лихачёва «За выдающийся вклад в сохранение историко-культурного наследия России».

Впервые опубликовано в еженедельнике «Коммерсантъ-Огонёк»

← Вернуться