поиск / search
схема / sitemap
письмо / cont@ct

04/10/2005 Чисто английское безумство
Впервые опубликовано в еженедельнике «Коммерсантъ ДЕНЬГИ»

В еженедельнике «Коммерсантъ ДЕНЬГИ» была опубликована статья об истории английских клубов.

Ниже материал статьи приведён полностью.

390 лет назад в лондонской таверне «Дьявол» небольшая группа поэтов и писателей основала литературный кружок, которому было суждено стать первым английским клубом.

В последующие века джентльменские клубы стали такой же узнаваемой чертой английского образа жизни, как крикет и охота на лис, и сделались объектом подражания во многих странах. Впрочем, воспроизвести британский оригинал никому не удалось.

Школа злословия

В далеком XVII веке все государства делились на две категории: те, в которых была сильная деспотическая власть государя, и те, где царила полная анархия. Единственным исключением была Англия, в которой власть и общество были одинаково сильны и умели более или менее мирно уживаться друг с другом. Секрет могущества английского гражданского общества заключался не только в богатстве лондонских купцов или в авторитете родовитых лендлордов. Дело было в том, что англичане первыми научились общаться вне рамок официальных учреждений - они изобрели клубы, общества по интересам, в которых люди могли в приятной обстановке обсуждать любые вопросы, относившиеся как к личным, так и к государственным делам, формируя тем самым общественное мнение, с которым приходилось считаться даже министрам и королям. Англичанам пытались подражать в других странах, включая Россию, но воспроизвести дух английского клуба не удавалось нигде, поскольку ни в одной стране не было того, на чем держалось сообщество английских джентльменов,- специфического британского юмора, без которого любой клуб становился лишь пародией на Альбион.

Английский клуб вошёл в историю как место, где молчаливые джентльмены в безупречных смокингах меланхолично курят трубки или, усевшись в кожаных креслах, читают вечернюю Times. В действительности такими лондонские клубы стали лишь к концу Викторианской эпохи, когда британский юмор дорос до уровня тончайших намёков и когда удачная шутка подчас сводилась к одному меткому слову. Начиналось же всё с шумных кутежей, пьяных дебошей и сомнительных выходок, которые в свое время считались верхом остроумия.

Когда появился первый клуб, не знают сами англичане. Существует легенда, что первый клуб был основан еще в самом начале XVII века фаворитом Елизаветы I - знаменитым мореплавателем, поэтом и политиком сэром Уолтером Рэли. Считается, что среди прочих знаменитостей в клубе состоял и Уильям Шекспир . Впрочем, доказать, что этот клуб действительно когда-нибудь существовал, так же непросто, как и нарисовать достоверный образ исторического Шекспира. Так или иначе, лондонцы до сих пор утверждают, что клуб Рэли базировался в таверне «Русалка», что вполне соответствует духу первых английских клубов, которые, не имея ни собственного помещения, ни собственной кассы, перемещались из одного кабака в другой. Зато первое подобное собрание, которое точно существовало, возникло как раз благодаря шутке. В 1615 году драматург Бен Джонсон придумал для своих друзей, относившихся к литературной богеме, свод шутовских правил, которым компания и начала руководствоваться. Правила пародировали библейские заповеди, и первое звучало так: «Никто да не читает дурных стихов».

Начало широкому клубному движению в Англии также положили люди весьма склонные к юмору, а именно студенты Оксфордского университета, причем главным объектом их насмешек был закон, запрещающий потребление кофе. Запретный плод был сладок, и любители полакомиться контрабандным зельем стали тайно собираться для дегустации нелегального напитка. Больше всех над властями стремился подшутить оксфордский студент по имени Кретон, который не только собрал вокруг себя кружок ценителей заморского напитка, но и попытался выращивать кофе у себя на грядке. Кретона выгнали из университета, но его друзья не смирились и вскоре начали собираться у торговца Тильярда, который знался с контрабандистами. Тайное кофейное братство стало называть себя клубом (от слова club - «дубинка»), словно подчеркивая, что его члены крепко сбиты в единый кофейный коллектив. Слово прижилось среди кофеманов, и позже, когда кофе стал непременным атрибутом английского быта, завсегдатаи кофеен продолжали называть свои застолья клубами, а себя - клубменами.

Хотя кофе и был легализован, в королевстве все еще было над чем посмеяться, и завсегдатаи кофеен избрали объектом своих насмешек правительство. В 1675 году король Карл II даже попытался запретить кофейни, поскольку в них «измышляются лживые, злоумышленные и скандальные сплетни и затем распространяются к поношению правительства его величества, что нарушает мир и спокойствие королевства». Кофейни временно исчезли, но клубы никуда не делись, поскольку клубмены перешли с кофе на эль. В том же 1675 году в лондонской таверне «Голова короля» начал собираться Клуб зеленой ленты, члены которого обязательно носили на шляпе что-нибудь зелёное. Впрочем, это был не столько клуб, сколько избирательный штаб партии вигов, чьи отношения с короной в ту пору складывались очень непросто. В стенах таверны клубмены сочиняли прокламации, писали проекты законов, вербовали новых сторонников своей партии, не забывая при этом пить и играть в карты. Были и свои шутки. Например, однажды члены клуба устроили театрализованное сожжение чучела папы римского.

Клуб зеленой ленты прекратил свое существование, когда некоторые его члены лишились головы на плахе за антигосударственную деятельность, но клубам в Англии было суждено великое будущее.

Этюд в багровых тонах

В начале XVIII столетия клубное движение охватило всю английскую аристократию, а также всех тех, кто мечтал быть на нее похожим. Аристократы стремились в клубы, поскольку хотели оградить свой мир от напора безродных, но удачливых бизнесменов, которые тоже стремились в клубы, чтобы встать на одну ступеньку с лордами и пэрами. Возникали клубы, в которых собирались только аристократы, клубы, в которых их вовсе не было, и клубы, в которых знатные и незнатные прекрасно уживались друг с другом. В клубах заводились полезные знакомства, поддерживались профессиональные и деловые связи, а, кроме того, в клубах люди избавлялись от комплексов, связанных с личными недостатками. При этом ничто так не способствовало этим целям, как атмосфера всеобщего веселья.

В ту эпоху джентльмены славились любовью к грубоватым розыгрышам, и аристократические клубы различались главным образом степенью жестокости своих шуток. В окрестностях Лондона существовал Клуб угрюмых (Surly club), члены которого отличались благородством крови, а также крайней недоброжелательностью к окружающим. Некоторые джентльменские клубы больше походили на банды хулиганов. Члены Клуба весельчаков (Fun club) развлекались тем, что ломали фонари, устраивали поджоги и крушили частную собственность, а Клуб очистителей (Scourers club) «очищал» улицы Лондона от тех, кто попадался под горячую руку. Еще больше «очистителей» старались мохоки (Mohocks), назвавшиеся так в честь индейского племени, отличавшегося лютой жестокостью. О развлечениях мохоков современник писал: «Толпы разнузданных парней нападают на тех, кто вечерами находится на плохо освещенных улицах. Движимые неистовым желанием наносить максимальный вред окружающим, некоторых они сбивают с ног, других бьют, а кого режут и жгут… Особые таланты, по которым они, эти мизантропы, отличаются друг от друга, так это виды варварских приемов и жестокостей, которым они подвергают свои жертвы… Себя они называют „регулировщиками общества“, наносящими удары по тем, чья жизнь, на их взгляд, бесполезна и беспутна». Особенно выделялись среди мохоков юные джентльмены, славившиеся способностью «убить льва», то есть одним ударом расплющить человеку нос и выдавить глаз».

Совместно творимые преступления и распутство связывали клубменов лучше любой клятвы, что немало помогало им в жизни, ведь среди соклубников попадались весьма знатные и высокопоставленные особы. Так, Френсис Дэшвуд, которого заслуженно считали одним из самых распутных людей XVIII века, сумел сделать блестящую политическую карьеру как раз благодаря своей клубной активности. Несмотря на значительное богатство и баронский титул, доставшиеся Дэшвуду от родителей, доходные должности обходили его стороной, чему виной была его мрачная репутация развратника и дебошира. Барон прославился своими хулиганскими выходками еще в молодости, когда совершал тур по Европе. Будучи в Италии, Дэшвуд посетил Сикстинскую капеллу и на глазах у изумленных прихожан исхлестал алтарь плетью. В другой раз, будучи в Петербурге, барон явился на маскарад , облачившись в костюм шведского короля, с которым Россия вела войну. Вернувшись в Англию, Дэшвуд не оставил своих привычек и около 1750 года основал собственный клуб, который разместился в стенах бывшего аббатства. Барон стал «аббатом», его друзья - «апостолами» и «монахами», а роль капеллана исполнял бабуин, обряженный в церковную ризу. Соклубники соревновались друг с другом в богохульствах, устраивали черные мессы и блудили на алтарях с проститутками, которых, как гласит легенда, доставляли по Темзе целыми баржами. Само общество стало называться Клубом адского пламени, что, впрочем, только привлекало к Дэшвуду новых последователей, среди которых оказались несколько депутатов парламента, один будущий премьер-министр и даже принц Уэльский. Своим визитом «монахов» удостоил и будущий творец Соединенных Штатов Бенджамин Франклин, причем остался весьма доволен своим приключением. Хотя половина Англии считала Дэшвуда завзятым дьяволопоклонником, его карьера благодаря новым связям быстро пошла в гору. Когда в 1762 году член клуба сэр Джон Стюарт возглавил кабинет министров, Дэшвуд получил пост канцлера казначейства (министра финансов). Впоследствии Дэшвуд до конца своих дней занимал весьма доходную должность генерал-почтмейстера.

Богатые, но незнатные британцы не хотели отставать от потомственной аристократии и тоже шутили, как могли. Группа лондонских ростовщиков и менял основала собственный Клуб ломаного фартинга. Члены этого общества всячески восхваляли свою бережливость и даже проводили свои собрания в темноте, дабы не тратиться на свечи. Бизнесмены, которым везло меньше, имели свой Клуб неудачников, в который принимали лишь тех, кто хотя бы раз в жизни объявлял банкротство. В противовес неудачникам существовал Клуб охотников за удачей, в который допускались лишь люди, которым очень сильно повезло. Так, членом клуба стал некий капитан Донахью, который сумел сменить свое невзрачное имя на громкое Тэлбот Говард Сомерсет. Расходы охотников за удачей оплачивал лейтенант Даншаннер, которому повезло отсудить у некой дамы 10 тыс. фунтов. На радостях лейтенант даже выкупил из долговой ямы секретаря клуба. Хотя членство в подобных клубах не давало выходцам из среднего класса шанса пробиться в министры, круг знакомств клубменов заметно расширялся, что было только на пользу их бизнесу.

На волне всеобщей клубомании своими клубами стали обзаводиться даже представители низших классов, причем своеобразный зловещий юмор присутствовал даже в их названиях. Так появились Клуб воров, Клуб безносых, Клуб грубиянов Северного Йоркшира и даже Клуб человекоубийц, членами которого становились бывшие охранники и отошедшие от дел кулачные бойцы. Членство в подобных обществах тоже не было лишено экономической целесообразности, поскольку некоторые из клубов для бедных исполняли роль потребкооперации. Так, в таверне «Старый корабль» собирался так называемый Гражданский клуб, членами которого были в основном ремесленники. В клубе действовало правило «от каждой профессии по одному человеку», а потому среди соклубников не могло быть двух сапожников, двух поваров и так далее. Члены клуба пользовались скидками на товары и услуги друг друга.

Однако больше и веселее всех шутили в клубах, в которых сословия не противопоставлялись друг другу. Так, основанием для приема в Клуб безобразных (Ugly club) становились соответствующая внешность и способность посмеяться над собой. Члены клуба развлекались тем, что сочиняли друг про друга небылицы и распускали их по Лондону. Например, об основателе клуба мистере Хетчете говорили, что он якобы перевернул своим огромным носом лоток мясника . Впрочем, реальность порой оказывалась для членов этого клуба не менее захватывающей. В один прекрасный день организация под названием Комитет старых дев вознамерилась расколоть Клуб безобразных и предложила устроить массовое бракосочетание между членами обоих обществ. Безобразные гордо отказались. Были и другие общества, членство в которых обставлялось всевозможными шутовскими условиями. Например, члены Клуба Висера были обязаны есть на собраниях пищу из потрохов, а членам Клуба лжецов с 9 до 11 часов строжайше запрещалось говорить хоть слово правды. Так или иначе, подобные несерьезные клубы давали своим членам возможность обрести устойчивые связи, которые могли оказаться весьма полезными. Кроме того, даже человек, обделенный титулами, деньгами и талантами, мог рассчитывать на почетную должность секретаря-архивариуса в каком-нибудь нелепом клубе и гордиться этим до конца своих дней.

Ярмарка тщеславия

Лучшим средством и местом для встречи представителей старой землевладельческой знати и предпринимателей-нуворишей оказался игорный стол. XVIII век принес Соединенному Королевству настоящий карточный бум, который весьма способствовал стиранию границ между титулованными бездельниками и набиравшими мощь деловыми кругами. Первым настоящим английским клубом, который обладал собственным зданием, держал постоянную кассу и имел строгий устав, стал знаменитый Уайтс-клуб.

История этого почтенного сообщества началась еще в 1693 году, когда итальянский иммигрант, взявший по приезде в Англию имя Френсис Уайт, открыл кондитерскую . Заведение славилось уютом и хорошей кухней, и со временем у кондитерской образовался круг постоянных клиентов, среди которых были весьма богатые и знатные особы. После смерти Уайта его вдова Лиза решила запретить вход в заведение всем, кроме уже устоявшихся элитных посетителей. Новшество понравилось завсегдатаям, что, впрочем, не помешало им принять вполне демократичный устав, согласно которому членом клуба теоретически мог быть любой, «имеющий деньги и хорошую одежду». Естественно, одежда должна была быть хорошей с точки зрения герцога Девонширского, графов Честерфильда, Рокингема и Чолмонделли. Денег тоже должно было быть по-настоящему много, поскольку лорды любили играть в карты. Вдобавок клубмены должны были платить ежегодный взнос в размере одной гинеи «на содержание хорошего повара», а также скидываться по 12 шиллингов на каждый обед. Кроме того, согласно уставу 1736 года, новых членов клуба выбирали сами клубмены путем голосования, причем одного голоса «против» было достаточно, чтобы отвергнуть кандидатуру соискателя. Воздвигнув формальный барьер на пути в свое общество, члены Уайтс-клуба, вероятно, сами того не желая, сделали членство в нем вожделенной целью любого лондонского сноба с более или менее тугим кошельком. Поскольку постоянно играть с одними и теми же людьми было не слишком интересно, соклубники стали активно принимать новых членов, и Уайтс-клуб стал быстро расти. Впрочем, далеко не все считали этот клуб достойным местом проведения досуга. Так, по словам Джонатана Свифта , «граф Оксфордский никогда не проходил мимо Уайтс-клуба - традиционного места встреч низких шулеров и знатных жертв их соблазна,- не одарив проклятием эту знаменитую академию, погибель половины английской аристократии». Тем не менее, популярность клуба была столь высока, что клуб даже временно раскололся на две части - Старый клуб и Молодой клуб, для старожилов и новообращенных соответственно.

Несмотря на свою элитарность, члены Уайтс-клуба любили пошутить не меньше, чем члены других английских клубов. Их юмор соответствовал их статусу, и порой клубные шутки звучали как напоминание короне о том, кто является истинным хозяином страны. В 1752 году Уайтс-клуб направил королю Георгу II адрес по случаю его возвращения из зарубежной поездки, в котором говорилось: «Мы - лорды, пэры и т. д. общества Уайта - умоляем позволить нам броситься к вашим ногам (наша честь и сознательность покоятся под столом, а наше богатство всегда поставлено на карту) и поздравить ваше величество с благополучным возвращением… После королей бубновых, трефовых, пиковых и червовых мы любим, чтим и обожаем вас». Король ответил клубменам в том духе, что все же не будет относиться к ним как картам из своей колоды до тех пор, пока у него имеются соперники в лице карточных монархов.

Уайтс-клуб стал образцом для подражания не только в Соединенном Королевстве, но и в других странах, не исключая и далекую Россию. Когда в 1770 году англичане, проживавшие в Петербурге, основали свой клуб, в него ринулась русская аристократия, которая считала себя ничуть не хуже английской, а потому с готовностью копировала вкусы и манеры обитателей туманного Лондона. Петербургский Английский клуб стал первым в России центром неформального общения, и вскоре, следуя столичному примеру, вся империя покрылась сетью дворянских клубов. Один из современников писал по этому поводу: «Редкий город русский обходится теперь без этого учреждения, и часто в каком-нибудь уездном городке вы встретите два клуба, из которых один непременно „благородный“». Впрочем, никто из отечественных клубменов не решался шутить по поводу всероссийских самодержцев.

Уайтс-клуб стал центром партии тори, которая стояла на страже интересов короны и аристократии, поэтому соперники тори - виги - тоже поспешили обзавестись своим клубом. Виги, которые были сторонниками реформ, обосновались в заведении виноторговца Брукса, которое располагалось на улице Сент-Джеймс-стрит почти напротив Уайтс-клуба. Среди членов Брукс-клуба тоже было немало аристократов, любивших перекинуться в карты, причем завсегдатаем здешних игорных столов был сам принц Уэльский, который был в натянутых отношениях с отцом - королем Георгом III. Как и подобает демократической оппозиции, виги были более терпимы к внешнему виду своих соклубников. Вождь партии вигов Чарльз Фокс, который жил рядом с клубом, перед визитом к Бруксу подчас даже не умывался. Современник описывал визиты вождя так: «Зрелище было не из приятных. С заросшим черной щетиной лицом, с открытой волосатой грудью, редко очищаемой омовениями, он был завернут в грязный ночной халат, косматые волосы не причесаны. Одетый таким образом, он дискутировал на политические темы и „мягко“ диктовал свои взгляды принцу Уэльскому, самому внимательному его слушателю». Члены Брукс-клуба тоже любили пошутить и, когда Георг III повредился рассудком, говорили, заходя с короля: «Хожу сумасшедшим». Уайтс-клуб и Брукс-клуб соперничали во всем, стремясь перещеголять друг друга в роскоши и высоте карточных ставок. К началу XIX века тори все же сумели оттереть вигов от власти, а потому победителем в долгой борьбе стал Уайтс-клуб. Если цитадель вигов в начале нового века стала похожа на обычный игорный дом, то Уайтс-клуб стал почти официальным центром власти королевства. Достаточно сказать, что российский император Александр I, будучи в Англии, посетил именно Уайтс-клуб, причем клубмены устроили в его честь обед, на который затратили немыслимую сумму - 9 тыс. 849 фунтов стерлингов 2 шиллинга и 6 пенсов.

Бэрримор, сэр

Конец XVIII века все еще был эпохой клубного буйства. Героями клубного света были не столько пожилые лорды в мягких креслах, сколько молодые повесы вроде Ричарда Бэрри, графа Бэрримора. Став наследником огромного состояния еще до своего совершеннолетия, юный Бэрримор принялся тратить деньги направо и налево, попутно основывая клубы в городах, которые посещал. В своем родном Уоргрейве граф учредил Клуб непосед (Bothering club), члены которого развлекались, в частности, тем, что перевешивали вывески трактиров с одного на другой, дабы сбить с толку путников. В Леверхиде сэр Ричард устроил Клуб птичьих трелей (Warble club), главное правило которого гласило: «Если у кого-то из членов клуба есть в голове сразу две мысли, пусть одну передаст соседу». В другом правиле говорилось: «Если один член клуба окажется разумнее другого - выкинуть его к черту». Бэрримор строил театры и конюшни, устраивал маскарады и фейерверки , бился об заклад со всеми и по любому поводу и, конечно же, играл в карты, просаживая неимоверные суммы. Наконец, увязнув в долгах, граф решил заняться делом и выхлопотал себе должность офицера ополчения, которое готовилось отражать возможное вторжение войск революционной Франции. Поскольку в его местности со строевой службой были знакомы только французские военнопленные, Бэрримор сформировал отряд именно из них, но прославиться на поле брани не успел. В 1793 году граф случайно выстрелил себе в голову из ружья и погиб в возрасте 24 лет.

Бэрримор оказался одним из последних представителей яркой плеяды мотов и повес, и после его смерти английские клубы стали постепенно превращаться в то, чем они стали к временам Шерлока Холмса. К началу XIX века гражданское общество в Англии было вполне сформировано, аристократия и бизнес научились неплохо ладить между собой, и непринужденную атмосферу прежних клубов стал вытеснять дух всепобеждающего снобизма, поскольку новая элита не стремилась раскрывать двери перед выскочками. Наглядным примером этой эволюции служил Альмакс-клуб, который в XVIII веке славился своей открытостью и аполитичностью. К тому же в этот клуб принимались женщины, что не могло не добавлять клубу популярности. К началу XIX века власть в Альмакс-клубе принадлежала группе из семи высокородных леди, которые за долгие годы своего членства успели превратиться из светских красавиц в ворчливых и придирчивых старух. Когда в 1814 году генерал Веллингтон, разгромивший лучших маршалов Наполеона, вернулся на родину и попытался нанести визит в Альмакс-клуб, пожилые дамы указали ему на дверь, поскольку герой был одет в брюки вместо положенных по уставу панталон.

Клубы XIX века стали более строгими и официозными, поскольку изменились и сами джентльмены. Если в XVIII веке для англичанина было важно прослыть чудаком и яркой индивидуальностью, ради чего он с радостью присоединялся к какому-нибудь Клубу безобразных, то в XIX веке джентльмены стремились не выделяться из общей массы выпускников элитных частных школ, и клубы все как один начали равняться на Уайтс-клуб с его чопорным регламентом. Теперь объектом шуток становились те, кто еще пытался чудить. Так, однажды в Атениуме, который считался самым богемным и самым либеральным клубом Лондона, некий капитан Ф. потребовал себе бутылку джина. Джин не считался джентльменским напитком, и слуги ему вежливо отказали, сказав, что таковой бутылки в запасниках клуба нет. Капитан не собирался сдаваться и потребовал, чтобы специально для него держали хотя бы одну бутылку джина. С тех пор в винном погребе Атениума стояла единственная бутыль с надписью «Бутылка джина капитана Ф.».

Если в XVIII веке в клуб ходили, чтобы развлекаться и тратить деньги, то в XIX веке в клуб ходили, чтобы жить и экономить. Еда в клубах была значительно дешевле, чем в любом ресторане, поскольку никто здесь не стремился извлечь прибыль из ресторанной наценки. Алкоголь также был дёшев, поскольку до начала ХХ века от клубов не требовали лицензию на виноторговлю. Во многих клубах можно было даже ночевать, что многих вполне устраивало. В середине XIX века немецкий путешественник писал о лондонских клубах: «Младший сын из какого-нибудь старинного рода с доходом от двух до четырех сотен фунтов не может жить, как другие, из-за размера своего дохода. Он не может обставить дом, или содержать слуг, или давать обеды для своих друзей. Клуб его дом, в котором он живет подобающей жизнью. В клубе к его распоряжению готовы просторные и роскошно обставленные покои, здесь есть библиотека, читальня, бани и гардеробы. Здесь он находит все последние книги и газеты, здесь его окружает толпа слуг, а кухня - бесподобна… Обеды здесь хороши и дешевы по сравнению с ценами в лондонских отелях . Клуб предоставляет все по низким ценам - член хорошего клуба платит за обед пять шиллингов, тогда как в отеле с него взяли бы в четыре раза больше». Но даже те, чье состояние позволяло не думать о ценах на еду и питье, предпочитали проводить время в клубе, поскольку богатые рантье и землевладельцы просто не знали, чем занять свободное время, которого у них было предостаточно.

Наконец, в клуб ходили просто для того, чтобы отдохнуть от семьи, что вызывало глухое раздражение среди женщин. Когда же Атениум на несколько дней открыл двери для дам, раздражены были сами джентльмены: «Члены клуба ворчали по поводу вторжения женщин и удалялись в библиотеку, которую они сначала почитали,- писал один из клубменов.- Но сейчас женщины проникли и туда, а также в курительную комнату, которую они обследовали с таким же любопытством, как если бы мы, мужчины, заглянули в гарем… Женщины жалуются, что клуб отучает женатых мужчин от дома».

Из инструмента социальной мобильности, каким они были в XVIII веке, клубы превратились в бастион элитарной замкнутости, как только Британия превратилась из колыбели технического прогресса в косную и консервативную хозяйку бескрайних колониальных владений. Аристократам стремились подражать все слои общества, и порой члены какого-нибудь Клуба лакеев начинали вести себя подобно пэрам Англии. Так, в 1898 году произошел раскол в Клубе газетных рисовальщиков. Часть клубменов потребовала, чтобы ужин подавался горячим, в то время как консервативное большинство настаивало на том, что ужин всегда был холодным и должен таким оставаться в веки веков. Раскольники покинули клуб, чтобы основать свой собственный.

Между тем пока британцы почивали на лаврах, другие страны стремительно нагоняли расслабившуюся «мастерскую мира». США, которым клубные традиции достались по наследству от метрополии, двигались вперед семимильными шагами, и американские клубмены показывали пример социальной активности. Так, во время войны Севера с Югом члены клуба Лига Союза активно помогали нью-йоркским неграм, пострадавшим от погромов, а члены самого старого и самого элитного в США Клуба хобокенской черепахи (Hoboken Turtle club) кормили заключенных нью-йоркской тюрьмы черепаховым супом.

В Британии же клубы стали такой неотъемлемой частью социальной системы, что, когда разразилась первая мировая война, англичане отправились в окопы поклубно. На фронте был сформирован «батальон спортсменов» в который брали «имеющих опыт стрельбы и охоты… только для представителей высшего и среднего класса», а также многочисленные «футбольные батальоны» и даже «батальон коротышек» для лиц невысокого роста.

Классическое клубное чувство юмора не изменило англичанам и на фронте, что признавали даже их противники. Решив после войны, что английские войска смогли стерпеть все фронтовые невзгоды благодаря этой особенности, немецкие офицеры даже разработали специальную инструкцию по внедрению чувства юмора в германской армии. Инструкцию, вероятно, читали плохо, поскольку следующая мировая война окончилась для немцев еще более плачевно. Между тем после второй мировой войны Британская империя объявила самороспуск, и классические клубные джентльмены стали быстро сходить со сцены, поскольку доходы рантье и землевладельцев заметно упали. Теперь, чтобы не отстать от жизни, вчерашним клубменам приходилось тратить свое время на зарабатывание денег, а потому число клубов стало быстро сокращаться. Если до второй мировой в Лондоне было около 120 клубов, то до эпохи Маргарет Тэтчер дожили не более 40. Однако даже сегодня на берегах Темзы можно услышать старую лондонскую пословицу: «Нет ничего такого, что не могло бы быть решено в течение часа за бокалом шерри в Уайтс-клубе».

© Кирилл Новиков

Впервые опубликовано в еженедельнике «Коммерсантъ ДЕНЬГИ»

хостинг для сайтов © Langust Agency 1999-2024, ссылка на сайт обязательна